Надежда Аристарховна Тетерина. Вспоминая былое…

Встретились мы в квартире Надежды Аристарховны Тетериной совсем по другому поводу: хотелось уточнить некоторые факты биографии её мужа – Анатолия Васильевича Рожнова, участника Великой Отечественной войны, но оказалось, что и у неё самой жизнь не совсем обычная.

В этом году Надежда Аристарховна будет отмечать своё 85-летие. Родилась она в Пречистенском районе Смоленской области, в крестьянской семье. Отец её до революции владел ветряной мельницей. Около мельницы стоял дом его отца Василия, в котором и жила молодая семья Тетериных: Аристарх Васильевич с женой и сыном. Деда с бабушкой Надежда Аристарховна «не знала и не помнила», знала дядю Фому и дядю Наума. Вообще-то, в семье деда Василия было девять детей, Надежде Аристарховне запомнились Иван (он служил в армии ещё при царе), Соломонида (по-домашнему – Солоха), Марфа, Фома, Наум, Аристарх и Егор, имена остальных в семейной истории не сохранились. Вчетвером братья построили ветряную мельницу, где мололи зерно окрестные крестьяне. Тем и жили.

После революции дед и его сыновья некоторое время были «единоличниками» и продолжали владеть мельницей. Но пришла коллективизация, а с нею пришла и беда. Во время одного из церковных праздников убили председателя сельсовета. Случилось это напротив дедовского дома. Виновными признали деда Василия и его сыновей: Фому и Аристарха, хотя они к убийству никакого отношения не имели. Кто-то из деревенских мужиков, может быть, имевший зло на председателя, ударил его сзади колом по спине. Осудили деда с сыновьями по 58 статье, «дали пять лет и пять месяцев». Где пришлось побывать отцу и что пережить, рассказывал он, возвратившись из заключения, так:

Как же жила семья Аристарха Васильевича после того, как его арестовали? Деда Василия три месяца продержали в тюрьме, когда не стало еды, его выпустили. Вскоре он умер. Жену Дарью Никаноровну с детьми из дома выгнали, всё имущество отобрали – раскулачили. Была жена беременной. Когда рожала Марию (1933 год), у неё не было даже куска холста или тряпки, чтобы завернуть новорождённую. Всё необходимое принесли соседи. Бедствовала, ходила по деревне, просила милостыню, чтобы прокормить детей. Когда брат её пришёл с войны (очевидно, из Манчжурии), отдал ей с детьми свою баню. Там и жили.

Аристарх Васильевич иногда навещал семью. Когда он окончательно вернулся из Ленинграда, были у него кое-какие деньги. Купил брёвна и построил дом недалеко от «своей» мельницы. Дом был небольшой, да и прожили в нём недолго. Остались от этого дома в памяти Надежды Аристарховны на долгие годы голубые наличники окон.

В 1939 году «взяли» Аристарха Васильевича на «финскую». Об этой войне он тоже рассказывал семье: «Мы, мужики, были в валенках, в полушубках, с вещмешками за спиной и то замерзали. Морозы были тогда за сорок градусов. Чтобы разогреть хлеб и колбасу, ставили бидоны с замёрзшей водой на костёр, потом в горячей воде всё разогревали. Ни палаток, ничего другого, чтобы укрыться, у нас не было. Спали на снегу. А студенты пришли из Ленинграда на лыжах с палками, в лыжных костюмах и свитерах. Поедят, прилягут – смотришь: один замёрз, другой. Потом и еду нам перестали возить. Видим это – сняли с них лыжи – и бежать кто куда».

Вернувшись с войны, Аристарх Васильевич устроился работать на железную дорогу мастером. Дарья Никаноровна работала в колхозе. В семье было уже четверо детей: сын и три дочери. Помнится Надежде Аристарховне из довоенного детства, как болел скарлатиной старший сын дяди Фомы – Женя. Дядя Наум носил его на плече, чтобы он не задохнулся. Родители боялись, что все дети заболеют. Иван всё-таки заразился, но отец сходил к врачу. Ивану смазывали горло йодом, и он выжил. А Евгений умер, за тем, как его хоронили, дети наблюдали из-за трубы большой русской печки, на которой им всем хватало места. Вере, Марии и Надежде, к счастью, удалось скарлатины избежать. Часто ходили дети играть «на свою» мельницу. Всё её устройство, до мельчайших подробностей, хранит память Надежды Аристарховны и сегодня.

В семье наступило относительное благополучие: жили в своём доме, работали, держали хозяйство, были сыты, старшие дети учились. Но тут грянула война. Аристарха Васильевича на фронт не взяли, был он, как железнодорожник, на брони. Получил снова винтовку в руки. Железную дорогу, которая вела в Москву, бомбили часто. Как-то, осматривая вагоны, поставил где-то винтовку, где – забыл. А за потерю оружия – расстрел. Искал долго, но нашёл. Однажды фашисты бомбили станцию, под бомбёжку попал пассажирский поезд. Рабочие-железнодорожники бегали по вагонам, выясняя обстановку, а Надя с матерью бежали следом, искали отца. «Помню, сколько стояло в вагоне убитых. Помню, что на полу тамбура лежала мёртвая проводница, вся в крови. А мне никак было не перешагнуть через неё, нужно было наступить ей на грудь. К тому же она вдруг захрипела. Но папу мы тогда с мамой нашли. Он был жив», — вспоминает Надежда Аристарховна.

Шёл 1942 год. Смоленская область находилась на пути фашистов к Москве и «переходила из рук в руки». Оказалась и родная деревня Надежды Аристарховны на этом пути. Немецкий снаряд попал прямо в мельницу, загорелась мельница. За ней запылал и родной дом, а за ним занялись пламенем и другие дома в деревне — сгорела вся деревня. Вскоре и сами враги появились здесь. Правда, к тому времени Аристарх Васильевич успел кое-что из уцелевшего от пожара имущества закопать в одном, известном только ему, месте. Команды фашистов были короткими: «Arbeiten! Nach Deutschland!» (Работать! В Германию!). Всех жителей согнали на вокзал, накормили требухой, погрузили в вагоны и повезли в Германию. Семья Тетериных отправилась туда в полном составе: отец, мать и дети. До сих пор стоит перед глазами Надежды Аристарховны единственный уцелевший от деревни дом на кладбище, баня и речка, на который бросили прощальный взгляд из вагона, отправляясь на чужбину, в тогда очень далёкую от нас Германию.

Оказались в немецком лагере, спали на каких-то колючих ветках. Лагерь располагался недалеко от Мюнхена, в деревне. (В Баварии было в годы войны много лагерей для военнопленных, в них находились солдаты разных национальностей: русские, французы, поляки, итальянцы. Кто-то из них содержался в концентрационных лагерях. Кто-то работал на заводах. Недалеко от Мюнхена находились лесопильный завод, сахарный завод, на секретном заводе, укрывавшемся в Альпах, в конце войны начали выпускать новые самолёты с реактивными двигателями. Но, в то время Надя и её родные, конечно, об этом не знали).

Вскоре в лагерь пришли немецкие бауэры (крестьяне-хозяева, пленные считали их помещиками) набирать себе работников. Один из них был по происхождению русским, выбрал русских — семью Тетериных, взял родителей и детей. Дети работали у него вместе с родителями: сеяли, убирали сено, картошку копали. «Куда мать – туда и мы, — рассказывает Надежда Аристарховна. — Работали много, но сытыми не были, кормили плохо, но с голоду не умирали. Очень есть захочешь – зайдёшь в пшеничное поле, нарвёшь колосков, разотрёшь их в руках в подол платья и жуёшь. Вот и сыт. Хозяин был человеком не злым, напрасно не обижал. Ходили в лес грибы собирать. Грибов было много. Немцы считали съедобными только лисички. Предупреждали, что белые грибы есть нельзя – отравишься. Папа в ответ на это крутил пальцем у виска. У хозяев было трое детей: сын Пубик и дочери Эмка и Лили. С Лили мы были одногодки. Однажды жена хозяина переодела меня в нарядное, красивое платье и вместе со своими двумя детьми повезла в цирк, в Мюнхен, предупредив: «По-русски не говорить!».

Но вот хозяина взяли на фронт. Он нанял управляющего на время своего отсутствия. Жизнь стала хуже. Управляющий был очень злым. Когда хозяин вернулся с фронта раненый, управляющий ушёл вместо него на фронт.

Жили у хозяина две русских семьи, две польских. Поляки говорили по-немецки свободно, да и мы научились. Я и сейчас кое-что вспоминаю. (А в пятом классе, когда начала в школе изучать немецкий язык, часто спорила с учительницей, исправляла её : «А немцы в Германии это слово по-другому говорят»). Украинцы прибыли в плен из колхоза на лошади с фургоном, за фургоном — корова и собака. Позже из лагеря к нам пришли ещё четыре пленных француза. Так и жили до конца войны.

Освободили нас из плена американцы в 1945 году. Когда наступали американцы, хозяева в лес уехали, а мы остались у них в доме. Вернулись они перед самым нашим отъездом из Германии. Хозяин всё говорил папе: «Оставайтесь! Не уезжайте! Я твоих детей учиться устрою! А там вас всех отправят в Сибирь». Папа в ответ на это шептал маме: «Всё врут!».

Американские солдаты отнеслись к нам хорошо: везли нас в русскую зону на машинах, кормили кукурузой из банок, сгущёнкой, хлеб давали, колбасу – чего там только не было! Папиросы, спички, шоколад! Всё в коробках, коробку делили на несколько человек.

Приехали к русским. Встретили они нас плохо: «Предатели Родины». День голодные, два. Начали рыскать по немецким домам, просить поесть чего-нибудь. Немцы нам предлагают золото: серьги, брошки, а еды никакой у них у самих нет. Мы стали ходить по заводам, нашли завод по переработке картофеля. Притащили с братом два мешка крахмала. Мама напекла из крахмала блины, разводила его на воде. А сидели мы у железнодорожных путей, ждали, когда нас отправят на Родину. Однажды мимо нас шёл эшелон с картофелем. На платформах с той и другой стороны стояли по два солдата. Мама подвязала меня под грудь и забросила на грузовую платформу. Я собирала картошку за пазуху и бросала брату — в общем, мы мешок картошки набрали. Солдаты в нас не стреляли – знали, что мы голодные. Вот и всё наше богатство: мешок картошки да два мешка крахмала. Народу на платформе собралось много. Сидели на ней и мы, ждали поезда. Орудовали здесь уголовники, сколько убийств было из-за этих тряпок. Убьют человека, заберут всё, а убитого прикроют чем-нибудь. Утром поднимут покрывало – а там мертвец.

Ехали мы домой сначала на крышах вагонов: пленных было много, мест в теплушках не хватало. Так ехать очень опасно: в Германии железную дорогу пересекают поднятые над ней мосты шоссейных дорог. Если ты на крыше, таким «мостиком» тебя может убить или сбросить с поезда. Мы сами перешли на угольные платформы, сидели и спали на угле. Здесь было безопаснее, было какое-то ограждение. В Польше кто-то из железнодорожников всех предупредил:

Не сходите с поезда и не заходите в огороды – сразу убьют!

Смотрим: мужик прыгнул с поезда, побежал в огород. Раз – выстрел, и его нет.

Ехали мы через Литву и Латвию. Не то в Литве, не то в Латвии была остановка. Нам показали кино, как советская армия наступает. Здесь я в первый раз увидела кино. На этой станции нам пришлось быть свидетелями настоящей резни. Папа ходил с топором, это было его оружие. Ведь рядом с ним была ещё красивая, молодая жена и две девушки-дочери: Вера и Мария. Мне было девять лет. Брата, 1927 года рождения, от нас ещё в Германии забрали военные. Как только к нам кто-то подходил, папа доставал топор и клал с собой рядом. Утром стали нас грузить на машины – смотрим: там одеяло мокрое, в другом месте тоже. Значит, под ними убитые. Доехали до какой-то станции в России, нас здесь высадили. Отсюда уже сами добирались до города Духовщина на Смоленщине.

Папа устроился на работу в жилищно-коммунальный отдел. У него единственного был документ – военный билет, как-то он сумел его сохранить. Вера работала здесь же. А жили мы в предбаннике городской бани. Из Духовщины сходил папа пешком за тридцать километров в нашу бывшую деревню, раскопал спрятанное там имущество и принёс «домой».

Мария и я пошли в школу, я – в первый класс. Мама, раненная в ногу, ходила с трудом, нога была стянута, двигалась плохо, работать мама не могла. Брата отпустили, ему не было ещё восемнадцати лет (он – с 1927 года). Из Германии добирался в Смоленскую область он самостоятельно. Случайно мы встретились с ним на базаре в Духовщине.

Через некоторое время добрые люди нас предупредили: «Уезжайте отсюда поскорее, не то вас всех отправят в Сибирь». Собрали вещи – а их почти не было! – и уехали к маминой сестре в Краснодарский край, в город Черкесск. Здесь нас приняли в колхоз. Жили на ферме, в степи. Мы с сестрой продолжили учиться в школе. Ученье давалось мне с большим трудом. Оставит учительница Евдокия Григорьевна после уроков учить стихотворение, я двадцать раз прочитаю, а запомнить не могу. Четыре верхних строчки помню, а дальше – никак. «Как же ты это запомнить не можешь?», — удивлялась учительница. Немецкие буквы путала с русскими. Говорила по-русски плохо, хотя родители хорошо владели русским языком. А ведь мама была безграмотная, отец и брат у неё погибли, её рано отдали замуж, и учиться не пришлось. С трудом, но семь классов я закончила. Евдокия Григорьевна и на экзаменах мне помогла: сама билет выбрала, чтобы я ответить смогла. В школе мечтала стать учительницей физкультуры, любила ездить на соревнования. После школы поступила в городе Ейске в техникум имени И.М. Поддубного. Попросили нас в техникуме в начале года написать и сдать автобиографию. Я по простоте душевной написала, что в годы войны находилась в плену в Германии. Меня сразу отчислили. Уже замужняя (сыну было полтора года) поступила в торговый техникум на улице Апраксина, получила образование. Замуж вышла в 1954 году.

Муж мой – Анатолий Васильевич Рожнов – родился в 1920 году в деревне Юркино Чухломского района Костромской области, но до войны жил в Ленинграде по адресу: Набережная Мойки, 82. Когда началась война, он учился в ленинградской полной средней школе № 204, в девятом классе. Всех старшеклассников отправили сразу на оборонные работы, они строили противотанковые заграждения: ежи, надолбы, баррикады – рыли траншеи. Вернувшись в город, он оказался, как и все другие, в блокаде. В армию его не взяли, в документах Октябрьского РВК города Ленинграда 1941 года на призывника Рожнова А.В. стоит отметка: «Негоден. Статья 114в, группа 1». Была у него с детства сильная близорукость. Работал на оборонном заводе. Обессилел от недоедания до того, что голова не держалась. Его сестра Катя и её муж работали шофёрами на Дороге жизни, вывозили ленинградцев из блокадного города. Они и помогли ему по Дороге жизни, через Кобону, выехать в феврале 1942 года в Костромскую область, в деревню, где он родился, где жили родители. Выехал он с младшей сестрой Антониной. Сёстры Анна и Лиза оставались в блокадном городе, выжили они благодаря тому, что обе работали в столовой для военных. Там была хоть какая-то еда.

Дядя устроил Анатолия на работу в колхозную кузницу и сам обучал его кузнечному делу. За работу колхозникам давали литр молока и три килограмма муки в месяц. Но пробыл Анатолий там недолго. Скоро его вызвали в Чухломский военкомат, военком известил, что его призывают в армию. Был Анатолий ещё худым и слабым, спросил у военкома: «А как я буду воевать? Ходить не могу, у меня истощение!». Военком ответил: «Ничего! В армии откормят!».

Призвали Анатолия Васильевича в армию 23 июня 1942 года. Служил сначала в 316 стрелковой дивизии (8 Гвардейской СД) старшиной, а с октября 1944 по апрель 1945 года — на 2-м Прибалтийском фронте, в зенитно-артиллерийском полку 1424 – ЗАП ПВО. Отвечая на вопросы анкеты учащихся Пашской школы, которая проводилась среди ветеранов Великой Отечественной войны в год 40-летия со дня Победы, на вопрос: «Какой день войны для Вас самый памятный?» он ответил: «Самый памятный день войны – день, когда мы с товарищами сбили два немецких самолёта над Волгой, у Сталинграда». Был Анатолий ранен осколком снаряда в ногу и в спину. Ранение было лёгким, и он продолжил воевать. Хорошо помнил своих фронтовых друзей: Смирнова Павла Александровича – танкиста и Сизова Валентина Александровича. Валентин был его другом-одноклассником. Воевали вместе, лежали во время боя рядом, стреляли. Когда наступило затишье, увидел Анатолий, что Валентин как-то странно лежит. Повернул его к себе, а он уже мёртвый. Пуля попала в голову. Когда родился сын, назвал Анатолий Васильевич его в честь друга – Валентином.

Был Анатолий Васильевич офицером запаса – капитаном ветеринарной службы. 6 ноября 1985 года награждён Орденом Отечественной войны II степени, имел он и все юбилейные награды.

Младшая сестра Анатолия Васильевича – Антонина – целый день просидела на крыльце военкомата, но добилась, чтобы её тоже отправили на фронт. С 13 мая 1942 года служила она на действующем аэродроме пожарным, в свободное время обучалась радиосвязи. Стала радисткой в авиачасти на Северо-Кавказском фронте, была ранена. В июле-августе 1943 года лечилась в госпитале в Баку. С сентября 1943 по 13 мая 1945 года служила в отдельном батальоне связи при 76-ом стрелковом корпусе, в артиллерийском полку, радисткой. Сейчас ей 97 лет, живёт в Санкт-Петербурге. А сестра Катя, которая вывезла Анатолия и Антонину из блокадного города, погибла вместе с мужем на Дороге жизни. Во время бомбёжки их машина попала в воронку и затонула. Когда был жив Анатолий Васильевич, Рожновы ездили на Ладожское озеро, возлагали в День победы на воду венок.

Полвека живут Рожновы в Паше. Анатолий Васильевич работал главным ветеринаром в совхозе «Пашский». Надежда Аристарховна – в торговом отделе Пашского сельпо. Её мечту стать учителем физкультуры осуществил внук – Кирилл Валентинович, он — тренер Пашского КСК и учитель физкультуры Пашской средней школы.

Анатолия Васильевича уже нет среди нас. Надежда Аристарховна, несмотря на все жизненные испытания, держится бодро. Она красивая и умная женщина, замечательная рассказчица. Её устами, можно сказать, «глаголет» история нашей страны.

Автор благодарит Надежду Александровну за предоставленные для публикации материалы.

Э.Е. БОЛЬШАКОВА