Зарубки на семейном древе: глава 3. Долгий путь к правде

Ладожанка Валентина Викторовна Кузнецова много лет посвятила поиску сведений о своих родных – потомственных рыбаках из села Креницы. Представляем читателям несколько очерков о судьбе креничан из рода Кирилловых-Григорьевых, написанных на основе устных рассказов и записей Валентины Викторовны, а также документов из семейного архива

Продолжение. Начало в №№ 31, 32
(На фото: рыбаки колхоза им. Марти.
Кириллов В.Ф. первый слева в первом ряду.
Фото сер. 1930-х гг.)

Арест двух пожилых креницких рыбаков Фёдора Васильевича Кириллова и Александра Фёдоровича Григорьева в сентябре 1937 года – это лишь следствие того, что произошло двумя неделями раньше. Первой жертвой репрессий в Креницах стал 33-летний сын Кириллова – Виктор. По приказу наркома внутренних дел СССР Ежова 5 августа 1937 года в стране началась карательная операция «по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», а уже 25 августа Виктора арестовали, хотя никакого отношения ни к одной из этих категорий не имел.

Как и все в роду, Кириллов-младший занимался рыбным промыслом. Когда вернулся домой со срочной службы в Красной Армии, стал работать бригадиром рыболовецкой артели в колхозе имени Марти. Человеком он был деятельным, активным, а потому занимался ещё и общественной работой: состоял в креницкой добровольной пожарной дружине. Пришло время – женился, родился сын, ждали с женой ещё одного ребёнка. Но дочь Валентину, родившуюся в декабре того злосчастного года, ему уже не суждено было увидеть.

Непрошеные гости явились к Виктору Фёдоровичу поздно вечером. С утра он был в озере, возвратившись, поехал в Новую Ладогу сдавать улов своей бригады. Когда вернулся — тут и нагрянули двое. При обыске всё в доме перевернули, обшарили каждый его уголок, — ничего подозрительного не нашли, но это не играло никакой роли. Взяли под стражу, увезли. Куда? За что? В то время на такие вопросы не принято было отвечать. Столкнувшись с подобной жестокой несправедливостью, многие думали, что это ошибка работников местных органов НКВД, что «там, наверху», мол, разберутся. Вот и Виктор на прощанье сказал жене: «Не беспокойся. Я скоро вернусь». Но он не вернулся, и о его судьбе родные ничего не могли узнать. Ходили слухи, что его увезли в Старую Ладогу, в «тюрьму». Мария Александровна, жена, ездила туда, подолгу стояла у следственного изолятора, вглядываясь в окна, и однажды всё-таки приметила мужа в окне второго этажа и несказанно обрадовалась – жив! Просила у начальства свидания с ним – не разрешили, передать письмо тоже было нельзя.

Среди заключённых в изоляторе находился Николай Гаврилов, бывший офицер, племянник А.Ф. Григорьева. Ему, боевому офицеру, имевшему наградное оружие — саблю, приписали не что иное, как кражу и перепродажу сапог. Гаврилову было разрешено передавать жене бельё на стирку, и он как-то умудрился в опушке кальсон спрятать записку. Весточку жена обнаружила при стирке, развернула, прочла: «Вера, за что сижу и сам не знаю. А жить хочется». За приписанную кражу сапог, по наговору, Николай Александрович Гаврилов провёл в лагере долгих 10 лет.

И вот наступил день, когда Марию Александровну вызвали в Волховский НКВД и сообщили: «Ваш муж осуждён на 10 лет без права переписки». Горькая весть, но и это не сломило женщину. «Что ж, будем ждать, только бы домой живым вернулся», — думала она, возвращаясь из Волхова домой. В виновность Виктора Мария Александровна не верила, до конца дней своих она жила с надеждой на его возвращение.

Тяжела была ноша жены «врага народа», особенно в войну: приходилось одной поднимать двоих маленьких детей. Неожиданно опорой семьи стал десятилетний Валера, его взяли на работу в судоремонтные мастерские, потому, наверное, и выжили.

Пережиты годы военного лихолетья, наступила хрущёвская «оттепель», стали взрослыми дети, а Виктор не возвращался. Мария Александровна писала во все инстанции, но ответ на вопрос: «Жив ли муж?» она так и не получила. Когда ходила в церковь, с верой в сердце ставила свечи «за здравие» мужа, своего отца — Александра Фёдоровича Григорьева и свёкра — Фёдора Васильевича Кириллова.

Правду об отце хотела знать и Валентина. В конце 50-х годов от имени матери она написала письмо Генеральному прокурору СССР. В ответ пришла открытка: «Ваше заявление отправлено в Ленинград. Через месяц ждите ответ». Спустя некоторое время пришёл к Кирилловым участковый милиционер и сообщил Марии Александровне: «Ваш муж умер в 1944 году от хронического неизлечимого малокровия». Валентина на следующий день пошла в милицию и попросила показать документ, подтверждающий смерть отца. Ей сказали: «Это сообщается устно».

— Куда же в таком случае я могу написать?

— Не надо никуда писать, Вам всё равно не ответят.

В 1987 году умерла Мария Александровна. После смерти мамы Валентина Викторовна отважилась написать в Москву, в Президиум Верховного Совета РСФСР, оттуда письмо переслали в Ленинградскую областную прокуратуру. И наконец, в 1988 г. она получила из Леноблсуда документ, в котором сообщается, что её отец по постановлению Особой Тройки УНКВД был приговорён к ВМН – высшей мере наказания «за контрреволюционную деятельность, антисоветскую агитацию и пропаганду, незаконное хранение оружия». Приговор приведён в исполнение 24 сентября 1937 года, через месяц после ареста. А как же: «осуждён на 10 лет без права переписки»? А как же: «умер от хронического неизлечимого малокровия в 1944 году»? Понадобилось полвека, точнее, 52 года, чтобы узнать горькую правду о судьбе своих близких. Далее в документе сообщалось: «Постановлением Президиума Леноблсуда от 12 декабря 1988 года постановление особой тройки УНКВД ЛО… в отношении Кириллова Виктора Фёдоровича…отменено и дело прекращено за недоказанностью состава преступления», что означало посмертную реабилитацию отца.

Шло время, в стране стали рассекречиваться архивные документы.

В 2002 году Валентине Викторовне Кузнецовой разрешили ознакомиться с делом отца. Волнение не покидало её, когда она читала протоколы заседаний особой тройки. В основу обвинения В.Ф. Кириллова положены показания свидетелей — четырёх рыбаков, с которыми Виктор работал в колхозе бок о бок в течение многих лет (фамилии их, по понятным причинам, не называю). Со слов свидетелей, Виктор Кириллов, «работая в к/зе им. Марти, систематически проводил подрывную работу, умышленно недоснабжал звенья в достаточной мере орудиями лова. Проводил контрреволюционную агитацию, направленную против мероприятий партии и правительства, выражал пораженческие намерения против Советской власти и восхвалял германский фашизм». Читаешь эти строки и думаешь: «Не слишком ли тяжеловесны обвинения в адрес простого рыбака?». Но этого показалось мало: «Осуждённый, будучи бригадиром, пользовался лучшими орудиями лова и сенокосными участками», «… сын кулака-эксплуататора». Один из свидетелей, самый ретивый, у него была кличка «Барон», старался больше всех: «Кириллов – кулак… раньше кулаков высылали и уничтожали в других деревнях, а в нашей деревне этого не было. Кириллов Виктор укрывал кулаков и своих родственников… План по промыслу рыбы не выполнялся».

Жители Крениц знали, кто «стучит» в органы, их имена произносились шёпотом, чужим не говорили – боялись. Рассказывают, что Барон, наметив очередную жертву, садился поутру на коня и, что есть силы, мчался в районный центр с новым доносом. А как же иначе? Надо быть бдительным! Логика проста: везде разоблачают врагов народа, а у нас что, их нет? Дело в том, что сверху спускали разнарядку для каждой области, из области – в район, вот и старались на местах выполнить план по количеству выявленных «врагов народа». А такие добровольные помощники, как Барон, помогали перевыполнить план. К тому же у этого человека была личная неприязнь к Виктору: когда тот служил в армии, Барон сватался к его будущей жене, но получил отказ.

По его же доносу вслед за Виктором Кирилловым были арестованы, а затем особой тройкой приговорены к расстрелу за контрреволюционную деятельность: отец Виктора – Фёдор Васильевич, отец его жены — Александр Фёдорович Григорьев. По наговору свидетелей, они являлись бывшими кулаками — эксплуататорами, занимались хищением рыбы и спекуляцией, в колхоз вступили, чтобы вести подрывную деятельность. Припомнили и тот факт, что А.Ф. Григорьев являлся когда-то церковным старостой и «больше всего дружил с крупными попами». При этом указывался в числе заговорщиков священник креницкой церкви св. апостолов Петра и Павла – Сергей Александрович Воробьёв. Священник был расстрелян 3 декабря 1937 года по той же самой статье: 58-10 УК РСФСР.

«Судьбы многих мужчин нашего рода загублены, искалечены: пятеро из них расстреляны по ложному доносу, кроме отца и двух дедов, погибли в застенках ленинградских тюрем два моих дяди: Кириллов Владимир Иванович (38 лет) и Григорьев Иван Васильевич (55 лет), а ещё два родственника осуждены сроком на 10 лет. Одному из них, Косте Григорьеву, на момент ареста было всего 17 лет», — говорит с дрожью в голосе Валентина Викторовна.

Волна репрессий докатилась и до других рыбацких деревень, в том числе до Немятово. Осенью того же года были расстреляны рыбаки: Воронин Павел Иовлевич, Артюшкин Иван Александрович, Козины. Судьба приговорённого к 10 годам лишения свободы Кострова Василия Ивановича, звеньевого колхоза им. Марти, тоже сложилась трагически: известно, что его направили отбывать наказание в исправительно-трудовой лагерь, который находился в Горьковской области, но на этом след его жизни теряется.

Сколько расстрелянных жизней, сколько поломанных судеб и семейных трагедий — и всё это для того, чтобы страна твёрдой поступью шагала в светлое будущее. Согласно последним данным, общее количество осуждённых только в 1937-1938 годах составляет 1.344.923 человек, из них к высшей мере наказания приговорено 681.692 человека, из этого числа 10 тысяч, а может быть и более, — это жители нашей Ленинградской области.

Обошли мы с Валентиной Викторовной креницкое кладбище, навестили всех её родных, постояли и у могил людей, повинных в гибели её близких, в том числе Барона. О чём думала в эти минуты пожилая женщина, прожившая 65 лет с двойным клеймом «дочь и внучка врагов народа», простила ли их за своё сиротство? Я не посмела спросить.

Возвращаясь с кладбища, Валентина Викторовна припомнила рассказ своей бабушки. Однажды ей передали записку от Барона с таким содержанием: «Клавдия Яковлевна, прошу Вас, зайдите ко мне. Я болею, мне надо с Вами поговорить». « Я подумала: «И что ему, чёрту, надо от меня, не знаю». Пришла, он лежит. Приподнялся и говорит: «Клавдия Яковлевна, прости меня».

Умер Барон в пустом доме, в одиночестве, с большим грехом на душе, не отпущенным ему людьми.

Где похоронены расстрелянные в тюремных застенках креницкие рыбаки – неизвестно, сведений о месте захоронения в архивных делах нет, скорее всего — в Левашовской пустоши. Это место в 1989 году признано мемориальным кладбищем жертв политических репрессий в Ленинграде и Ленинградской области. Светлая им память.

М. СУГОНЯЕВА