Александр Невский… «Преклонив выю в Орде…». Часть 2
После смерти хана Гуюка власть взяла в свои руки его вдова Огул-Гаймиш. Хан Батый этому не препятствовал, так как был уже «стар, немощен и болен».
Чем дольше длился путь, тем мрачнее становились мысли князя Александра: «Что ждёт их в Орде? Какие новые горести и унижения? Не повторить бы судьбу отца…». День тянулся за днём, одна тяжёлая дума сменяла другую. Месяц целый чередовались опустошённые города, разрушенные крепости и селения — только это и оставляли после своих набегов татары. Через три месяца пути на яме возвестили: началась земля монголов. Но до двора Огул-Гамиш было ещё три недели пути.
Но вот, наконец, и Каракорум. В столице — два квартала: один мусульманский, где живут купцы и находится базар, другой — китайский, здесь поселились ремесленники. Их множество — самых разных народов. В центре столицы — двенадцать языческих кумирен — тоже разных народов. Здесь же две мусульманских мечети и одна католическая церковь, подальше — дворцы знати. Кругом разноголосый, многоязычный шум. Город не огорожен, да и кто сюда придёт с войной? У восточных ворот торгуют пшеном и зерном, у западных — баранами и козами, у южных- быками и повозками. Коней можно купить у северных ворот. В город проложены каналы от реки Орхон, они наполняют пруды. За кирпичной стеной — большой двор, а внутри него ханский дворец.
Дворец не очень велик, его поддерживают семьдесят два столба. Крыша пестреет разноцветной черепицей: красной, зелёной и синей. Украшена драконами. Пол вымощен кирпичом. Великий хан три раза в год устраивает здесь пиршества для знати, раздавая ей дары, свозимые сюда с покорённых земель. Изнутри дворец покрыт золотым сукном.
«Похож он на двор Батыя, но выглядит много богаче,- думает Александр Ярославич.- Да, награбленного добра здесь немало».
На холме, недалеко от дворца, возвышается священная черепаха из серого гранита. (Ей одной предоставила история возможность дожить до наших дней. Она и сегодня смотрит на запад, на уже изменившийся мир, своими каменными глазами. Если бы черепаха могла говорить, она могла бы многое рассказать нам о прошлом…).
Шатёр великого хана, изготовленный из дорогой белой ткани, возвышается во дворе и вмещает несколько сотен людей. Русскому посольству выделили небольшой шатёр и пообещали через неделю допустить ко двору.
Князь с приближёнными отправился осматривать Каракорум. Перед дворцом бросилось в глаза серебряное дерево, искусно изготовленное пленником из Парижа Вильгельмом. Дерево венчал ангел с трубой, у его подножия стояли четыре льва, ствол обвивали четыре свисающие змеи. От дерева к подвалу вели трубы, по одним нагнетали воздух, по другим кумыс, пиво, вино и мёд. Когда хану требовались напитки, то по знаку виночерпия ангел трубил, и львы исторгали из пасти требуемый напиток.
На помосте высился трон, сделанный из слоновой кости русским мастером Косьмой. Недалеко было отведено место, куда собирались послы перед вручением даров. Послы разных народов подносили шелка, бархат, шитые золотом шёлковые пояса, меха, балдахины, вели верблюдов, коней, мулов, украшенных дорогой сбруей. Недалеко стояли телеги, гружённые золотом и серебром. А вокруг города паслись бесчисленные стада верблюдов, быков, овец, коз, лошадей. С другой стороны города тянулись орошаемые поля.
«Вот он — предел мечтаний тёмного кочевника, ставшего властителем полумира», — с горечью думал князь, в глазах которого разом пронеслись картины разорённых и опустошённых татарами земель.
Русскому православному человеку было не по себе в этой столице идолопоклонников. «Во дворе стояли войлочные болваны с выпуклыми сосками — символы плодородия скота», здесь же бродил священный козёл. Монголы верили в Бога, творца вселенной, поклонялись солнцу, луне, воде, земле, но приносили жертвы идолам, сделанным из шёлка и войлока, считая их покровителями скота. При ханском дворе были в почёте прорицатели и шаманы. Главный из них — жрец и врач.
Трудно было вести дела в столице, хотя русские имели и опыт, и мужество. Результат переговоров оказался неожиданным: ханша Огул-Гамиш не признала Александра Невского правителем всей Руси, как этого желал Батый. «И приказаша Олександрови Кыев и всю русскую землю, а Андрей седе в Володимери на столе». Ханша утвердила Александра князем всея Руси, а его младшего брата Андрея — великим князем Владимиро-Суздальским».
В Орде Александр воочию увидел мощь татар, государство… Он стремился изучить татар в самом центре их могущества… понять, как можно ужиться с ними. Его поразило строжайшее подчинение всех воле одного, доходившее до рабского повиновения, Здесь была тайна той страшной силы, сплочённости, на которую опирались монголы… Ясно было, что татары по одному мановению своего властелина готовы были, как один человек, беспощадно истреблять кого бы то ни было. Это являлось полной противоположностью порядкам на Руси — в ней господствовало своеволие, и не было единства…
Другая черта, которую увидел Александр Невский, состояла в том, что татары были исполнены свирепой вражды к другим народам, очень ласковы и обходительны со своим. С одной стороны, на русских князей они смотрели подозрительно, особенно на тех, которые выделялись среди других умом и военной доблестью. С другой стороны, в своих собственных интересах татары могли дорожить князем, на верность которого могли положиться…
Сколько горьких унижений пришлось пережить Александру Ярославичу и его брату, чтобы снискать милость ханши. Им, кроме преподнесения богатых подарков ей и её приближённым, необходимо было знакомиться со слугами. Чтобы стать своим человеком, надо было самому угощать и принимать угощения. Приходилось пить любимый татарский напиток — кумыс, на который русские смотрели с омерзением. Вкусив его по необходимости, они спешили к священнику, чтобы получить от него отпустительные молитвы. То же самое было и с остальной пищей, конной падалью и животными, убитыми татарами.
Сколько пришлось вытерпеть презрительного обращения не только от гордых приближённых ханши, но и от простых татар. Унижения были бы нестерпимыми, если бы Александр не помнил о Том, Кто претерпел бесконечные унижения и позор для спасения людей. Унижение становилось подвигом. Александр не был рыцарем, он был православным князем. И в этом унижении себя, склонении перед силой жизни — Божьей волей — был больший подвиг, чем славная смерть… Отныне на Александра ложится печать мученичества. И именно это мученичество, страдание за Русскую землю, почувствовал и оценил в нём народ сквозь весь ропот и возмущение, которыми был богат путь Александра после его подчинения злой татарской воле».
Возвращаясь домой после более чем годового отсутствия, князь Александр Ярославич получил ярлык «На Киев и всю Русскую землю», но горько раздумывал о том, что решение ханши может не только рассорить его с братом, но и навлечь на них гнев Батыя.
Такой осталась в памяти князя Александра его первая поездка к татарам… А ведь было их ещё четыре…
После поездки в Орду, не находя другого выхода, князь терпеливо сносил бремя жестокой зависимости, всё более и более отягощавшее народ. Жители Владимира, Суздаля, Ростова вышли, наконец, из терпения, одних татар убили, других выгнали. И снова князю нужно было ехать в Орду с дарами. К тому же монголы требовали вспомогательного войска от Александра. А он хотел избавиться от сей тягостной обязанности, чтобы русские люди не проливали хотя бы кровь свою за неверных.
Александр Ярославич снова едет в Орду, теперь в Сарай-Берке, по вызову хана Берке. И опять размышляет: «Зачем призывает его хан? Что скажет?». Долги и утомительны эти поездки. Унизительны и горьки эти встречи с татарскими ханами. «Глядя в спину возницы, Александр вспоминал притчи Даниила Заточника: «Зла бегаючи, добра не постигнути; горести дымные не терпев, тепла не видати. Злато бо искушается огнём, а человек напастми; человек, беды подъемля, смыслен и умен обретается. Аще кто не бывал во многих бедах, несть в нем невежества (знания жизни)».
Думалось князю, что достаточно претерпел дымной горечи татарских костров и искушений шаманских огней, напастей врагов и измен родных братьев и сына, казалось бы, довольно набрался и смысла, и ума, и вежества. Но нет, опять скрипят высоко поднятые дубовые полозья его трёхметровых, по росту, вместительных саней, мелькают приволжские татарские «ямы». Владимир Мономах советовал даже в пути, на коне сидя, молитвы творить: лучше повторять «господи, помилуй», чем «мыслете безлепицу, ездя». На этот раз совет пришёлся как нельзя кстати: «Господи, помилуй!». Спасти Русь — значит спасти душу. А помилует ли Берке? Кто знает…».
Вот Александр Ярославич у хана Берке. «Сей Батыев преемник любил искусства и науки, ласкал учёных, художников, украсил новыми зданиями свою Капчакскую столицу и позволил россиянам, в ней обитавшим, свободно отправлять христианское богослужение, так что митрополит Кирилл (в 1261 году) учредил для них особенную епархию под именем Сарской… Немало потрудился для этого и князь Александр.
Не жалея денег для выкупа русских из татарского плена, он, конечно, не мог помочь всем, но позаботиться об их духовных нуждах считал необходимым, потому и ходатайствовал перед ханом об устройстве епархии в Сарае.
Теперь миссия Александра была трудна, как никогда: «Русь непокорна, хан недоверчив и чуть ли не грозит самого Александра держать в Сарае заложником. Это могло стать началом вечного плена — такое с князьями уже бывало. Могло всякое случиться… Свой долг Александр исполнил. В летописях нет сообщений об угоне русских полков в татарское войско. Сбор «выхода» перешёл в руки князей. А позднее народные выступления принудили ханов отказаться и от баскачеств. Но князь Александр этого уже не увидел. Случилось худшее: после приёма «удержа его Берке, не пустя в Русь». Александру пришлось мыкаться с Ордой по зимовищам « и зимова в Татарах и разболелся».
Тяжело больного князя, наконец-то, отпустили на родину. Стоял ноябрь. Было холодно. В последний раз проехал Александр Ярославич по берегу Волги. Добрался из Нижнего Новгорода до Городца. «Почувствовав, что умирает, он первым из суздальских князей принял постриг в схиму под именем Алексея и скончался 14 ноября 1263 года. Было ему сорок три года. Он умер как жил — трудно, непреклонно «перемогаясь» с Ордой. Своей осторожной осмотрительной политикой он уберёг Русь от окончательного разорения кочевниками… Он выиграл время, дав Руси окрепнуть…».
«В лето 6671 (1263). Приде князь Олександр ис Татар велми не здравя, въ осенинъ, и приде на Городец, и пострижеся въ 14 месяца ноября, на память святого апостола Филипа. Тои же ночи и преставился: и везоша и в Володимир, и положиша и в манастыри у святои Богородице Рожества и с немшеся епископи и егумени съ митрополитомъ Кюриломь и со всемь ереискимь чином и с черноризци и со всеми суждалци, погребоша и честно месяца того же въ 23, на святого Амфилохия в пятох; даи, господи милостивыи, видети ему лице твое в будущии веке, иже потрудися за Новъгородъ и за всю Русьскую землю», — завершает повествование об Александре Ярославиче Невском летописец.
Э.Е. БОЛЬШАКОВА
