В сердце навсегда… К 90-летию Юрия Михайловича Берсенева

18 сентября исполнилось бы 90 лет Юрию Михайловичу Берсеневу, заслуженному работнику культуры РСФСР, главному режиссёру Народного театра драмы «Волхов» (1961-1980), поэту, музыканту. Сегодня память о нём бережно и с глубоким трепетом хранят те, кому довелось быть знакомым, трудиться с ним или выступать под его началом, для кого он стал вдохновением, источником мудрости и света. Редакция публикует воспоминания Татьяны Васильевны Казаковой о Народном театре драмы, актрисой которого она была с 1962 по 1976 год.

Мне 13, 1962 год, конец лета, скоро в школу, и хочется какого-то дела для души. Шла мимо ДК ВАЗа, он всегда как магнитом притягивал, а после того как младшая сестра поступила в балетную студию, размечталась о танцевальном. Афиша на фасаде приглашала детей в кружки, но танцевального в списке не оказалось и пришлось выбрать драматический. На прослушивании неожиданно попросили прочитать стихотворение, что-то громко и, как мне казалось, выразительно прочла из того, что в школе учили, но Тамару Ивановну Копытину, руководителя, почему-то не убедило моё выступление, приговор был краток: «Девочка, вы нам не подходите». Расстроилась, конечно, вспомнилось, что и великие артисты не всегда с первого раза поступали.

Решив, что не всё потеряно, направилась было к выходу, но меня окликнули, и Тамара Ивановна сказала, что в Народном театре ДК ищут девочку и, может, там я пригожусь. И ведь пригодилась! Уж и не знаю, чем я взяла эту весьма взрослую публику, но с небольшой роли в спектакле по пьесе А.Софронова «Последние соловьи» начался мой театральный путь в Волховском Народном театре драмы (именно так он назывался в те годы).

Режиссёром была пожилая ленинградская актриса с неизменной папиросой и больными ногами, Наталья Васильевна Вербинина. Сейчас мне кажется странным, почему Тамара Ивановна не предложила Народному театру одну из своих, уже подготовленных девочек, но тогда я витала в облаках и принимала всё, как и должно быть.

Уже тогда в традиции театра был обязательный прокат спектакля на площадках клубов и ДК района, к которым мог проехать наш автобус и где было какое-то подобие сцены. Всё было серьёзно: отпечатанные в типографии афиши, билеты с символической платой и уважение к артистам. Успешно с организацией гастролей справлялся Николай Николаевич Пашков, он же штатный рабочий сцены ДК, он же внештатный директор, администратор, завпост и ведущий актёр нашего театра. Говорят, незаменимых нет — врут, он был именно незаменимый в театре человек, к тому же ещё и уникальный актёр — у него не было и не могло быть дублёров. А выезжать приходилось в любую погоду, и не везде морозной зимой клубы обогревались печами. В иных было настолько холодно, что видны были облачка пара у говорящих, а играли-то в сценических костюмах и пытались отогреться в перерывах между выходами на сцену, накидывая на себя пальто или обнимая друг друга.

Меня опекали особенно заботливо — а как иначе, девчонка совсем… Самым первым моим наставником и охранителем стал Юрий Александрович Володуцкий, учитель физики и актёр нашего театра. Пока ехали в автобусе, он донимал меня разными задачками по физике или разговорами о литературе. Это он увлёк меня чтением Джека Лондона, Хемингуэя и других серьёзных зарубежных писателей.

Встречали нас в клубах всегда тепло и благодарно, а после спектакля клубные работники и сельские активисты угощали нас чаем с домашними пирогами. Выездов ждали, радовались возможности продлить жизнь спектаклю, возможности радовать себя и зрителей результатами нашего общего труда. Поездки, безусловно, нас сближали, мы становились по-семейному родными людьми

А дальше была молодёжная студия при Народном театре и спектакль «Разведчицы» по пьесе В. Соболева в постановке Василия Егоровича Зинченко. Не могу вспомнить ни спектакль, ни свою роль, ни даже хоть сколь-нибудь яркий эпизод из этой работы, как будто ластиком стёрли.

А потом пришёл Юрий Михайлович Берсенев, высокий, статный, красивый, немного ироничный, но с лёгкой, доброй улыбкой — и случилось чудо: нудное говорение текста ушло в прошлое, началось радостное погружение в творчество, постижение азов актёрского мастерства и бесконечное удовольствие от процесса рождения чего-то главного в себе и в тех, кто рядом и вместе с тобой. Очарованные новым, талантливым и эмоционально заразительным руководителем, мы с присущим молодости эгоизмом не замечали, как непросто давались ему, ленинградцу, эти бесконечные поездки в Волхов в неотапливаемых электричках и ожидании на вокзалах, а потом ночёвки в тесной и неуютной гримёрке за сценой. И ни одного опоздания на репетицию. И ни одной отмены или переноса спектакля. И ни одного слова сожаления о своей трудной доле.

Со студийным спектаклем в постановке Юрия Михайловича «Белоснежка и семь гномов» возрождался театр в самом высоком смысле этого слова. Мне в этом спектакле достался маленький эпизод (изначально его не было в сценарии). Это была короткая история любви мудрого, столетнего кактуса (Ф. Мироненко) к юной ромашке (Я), которой не верилось в любовь столь странного существа, в колючках, с неубиваемым южнорусским акцентом, и приходилось гадать на лепестках «любит — не любит». Друг с другом мы никак не общались — каждый о своём — Юрий Михайлович намеренно развёл нас по разные стороны авансцены. Эпизод получился ярким и органично вписался в структуру постановки. А как заливисто хохотал над этой сценой Юрий Михайлович!

Следующим студийным спектаклем в постановке Ю.М. была сокращённая инсценировка романа В. Каверина «Два капитана», где я опять же сыграла в эпизоде строгую и непримиримую учительницу на заседании педсовета.

Было ощущение, что Ю.М. ко мне присматривается, изучает мои возможности: я была девушкой стеснительной, «зажатой», непластичной, в общем, мало выразительной особой. И не я одна. Как же нам помогали занятия и сценречью, и сцендвижением, и этюдами на беспредметные действия… Каких усилий и терпения стоило научить нас, беспомощных, понимать «язык» театра! Сколько педагогов, приглашённых Ю.М. из Ленинграда, помогали нам постигать начала актёрского мастерства! И всегда это было продуктивно и радостно.

Помню, я не смогла выполнить, казалось бы, простое задание: заплести косу без косы. В жизни я носила косы и это проделывала не один раз на дню, а здесь не сумела. Ю.М. терпеливо объяснял, что нужно только представить процесс и поверить в это.

Не получалось. Весь вечер и следующий день я дома заплетала косу, разливала горячий чай по чашкам, вырезала ножницами фигурку из картона, включив воображение и поверив в то, что делаю это не зря, очень хотелось доказать Ю.М., что я не неумеха какая-нибудь, а даже не без способностей девочка, к тому же ещё и «упёртая». Доверие нашему уже любимому Учителю и Режиссёру было безграничным, и не было желания сильнее, чем соответствовать его ожиданиям или хотя бы приблизиться к ним.

Так с приходом Юрия Михайловича полумёртвый студийный организм «задышал», постепенно оживая и набирая силу. Позже Ю.М. передал руководство студией молодой выпускнице института культуры Ирине Андруковой, а по совместительству и талантливой актрисе нашего театра, не оставляя при этом студийцев без внимания и привлечения к «взрослым» постановкам.

По инициативе И. Андруковой и при безусловной поддержке Ю.М. студийцы с огромным интересом и энтузиазмом стали собирать материалы (фото, афиши, программки, отзывы зрителей, газетные рецензии и др.) и создавать альбом-летопись театра. К большому огорчению всех, кому дорога была история становления и расцвета, побед и достижений нашего театра, при безразличии и попустительстве тогдашнего руководства Дворца культуры, эти материалы не сохранились. Не сохранилась и портретная галерея актёров нашего театра, созданная профессиональным фотографом по инициативе Ю.М. и украшавшая стену нашего репетиционного зала в надежде, что ей найдётся место в фойе перед входом в зрительный зал. Но, увы… Портреты убрали под предлогом «неуместности» навсегда, правда, фото раздали, и я бережно храню свой портрет.

Одновременно с работой в молодёжной студии Ю.М. был режиссёром-постановщиком и в Народном театре, несмотря на то, что официальным его руководителем ещё некоторое время оставалась Наталья Васильевна Вербинина. Замечу, при Ю.М. коллектив театра стал заметно пополняться.

В 1964 году состоялась премьера комедии по пьесе Аля и Ракова «Что скажут завтра». В спектакле с успехом дебютировали работники алюминиевого завода, приглашённые самим Ю.М.

А вот следующий спектакль по пьесе Д. Мамина-Сибиряка «Золотопромышленники» стал для многих из нас особенно значимым. Действие первой пьесы уже знаменитого писателя разворачивается в конце XIX века в Зауралье, в небольшом уездном городке. Юрий Михайлович восторженно рассказывал о постановке спектакля с названием «На золотом дне» по этой же пьесе в постановке Рубена Симонова и с участием Юлии Борисовой и Михаила Ульянова в театре им. Е. Вахтангова (Ю.М. окончил ВТУ им. Б.В. Щукина при московском Академическом театре им. Евг. Вахтангова).

Погружение в эпоху, атмосферу быта, язык персонажей было новым, необычным и требовало от нас самого серьёзного внимания. К тому же, это был «костюмный» спектакль, а носить длинное платье — непростая история для угловатой девчонки. И здесь не могу не вспомнить нашего замечательного костюмера Нину Григорьевну Крюкову — человека добрейшей души, безупречного вкуса при минимальных возможностях, всю жизнь посвятившую любимому делу. К слову сказать, частично костюмы к спектаклям, благодаря своим личным отношениям с ведущими ленинградскими театрами, «добывал» для нас сам Юрий Михайлович. Что-то передавалось безвозмездно, а что-то — в аренду.

Этот спектакль необычен ещё и тем, что в нём впервые принимал участие прославленный коллектив Дворца культуры — ансамбль цыганской песни и пляски (конечно, не полным составом). На его участии настоял Ю.М., с восторгом относящийся к творчеству этого коллектива. Талантливые исполнители и коллективы Дворца культуры всегда были в зоне внимания и нашего руководителя.

Премьера состоялась в марте 1965 года, зрители устроили овацию, на поклон выходили несколько раз. Во время спектаклей Юрий Михайлович всегда молча стоял в правой кулисе, внимательно наблюдая за происходящим на сцене, а мы чувствовали и знали, что он не просто рядом, а вместе с нами, что он среди нас. Это поддерживало и окрыляло, при этом Ю.М. никогда не комментировал ход спектакля в процессе, все замечания оставлял на репетицию.

После высокой оценки спектакля принимающей комиссией мы получили приглашение выступить на сцене Театра народного творчества Ленинградского Дома художественной самодеятельности. И мне 16, и я уже «настоящая» актриса Народного театра. И счастью моему не было предела.

Тогда же Ю.М. ввёл в традицию после премьеры дарить участникам программки с автографом режиссёра.

Показ нашего спектакля на сцене ЛДХС состоялся осенью 1965 г. И прошёл с большим успехом, при аншлаге и одобрительных отзывах членов представительной комиссии.

Помню, обсуждение закончилось поздно, и те из нас, чьи родственники и знакомые жили поблизости, ушли к ним, остальные же остались ночевать в холле ЛДХС, устроив себе спальные места из стульев, но никто не роптал, удовольствие от выступления превосходило все неудобства.

На сцене Театра ЛДХС мы показали и другой наш спектакль «Мать своих детей» по пьесе А. Афиногенова при неизменном аншлаге и с большим успехом.

Популярность театра в небольшом городке Волхов росла, коллектив пополнился семейными парами Мещаниновых, Давыдовых, Воробьёвых, Возновичей, Ильиных. Стало заметно, что при выборе репертуара Юрий Михайлович отдавал предпочтение комедиям, хотя не исключались и драмы. Глубокое и точное понимание текста пьесы, чувство меры постановщика комедии — особый дар. Наши комедии в талантливой постановке Юрия Михайловича не ставили целью насмешить публику, скорее, подумать, как из обыденности жизненных ситуаций рождаются «пустяшные» характеры и судьбы, и улыбнуться, и погрустить одновременно. (Позволю себе некорректное сравнение с А.П. Чеховым, который свои «грустные» пьесы называл комедиями).

Обладая глубоким знанием русской и зарубежной литературы, безупречным вкусом, Юрий Михайлович и в нас воспитывал интерес к настоящей литературе. Именно ему, а не школе, я обязана выбором своей будущей профессии филолога. Благодарная память Учителю хранит и частые встречи с ним в библиотеке Дворца культуры, такой приветливой, по-домашнему уютной, не чопорной, как городская, с достаточным фондом и богатейшей периодикой. Руководила библиотекой в то время Мария Николаевна Кашковская, умная и доброжелательная женщина. С «подачи» Ю.М. я прочла первую публикацию романа «Мастер и Маргарита» в журнале «Звезда» (через некоторое время оба номера журнала с этой публикацией были изъяты из обращения).

Ю.М. всегда предлагал пьесу для постановки сам и был так заразителен в рекомендации её коллективу, что все предложения нашего режиссёра принимались «на ура». Замечу, что случайных пьес-однодневок в репертуаре театра никогда не было. Так, в репертуаре нашего театра появились спектакли по пьесам М. Горького «Егор Булычёв и другие», А.Н. Островского «Последняя жертва», А. Афиногенова, В. Розова, А. Крейна и других известных современных драматургов. Иногда после первых читок Ю.М. становилось понятно, что на данном этапе коллектив не готов (недостаток мастерства актёров-любителей мешал, или не складывался актёрский ансамбль, что являлось для Ю.М. более важным) осуществить замысел режиссёра, а он (замысел) всегда был неожиданным, ярким, умным и современным, и тогда режиссёр отказывался от постановки. Так произошло с пьесами «Лиса и виноград» Фигейредо, «Женщины Нискавуори» Вуолийоки и «Лесная песня» Леси Украинки. Не потому, что не доверял актёрам, безусловное доверие наш руководитель всегда сочетал с высокой требовательностью к нам (таких слов как «не могу» или «не умею» он не признавал) и собственной ответственностью за результат.

Юрий Михайлович одинаково успешно работал и с чтецкими номерами, неизменными призёрами и лауреатами всевозможных конкурсов. Дуэтный номер на стихи С.Я. Маршака «Багаж» и «Мистер-твистер» девочек-студиек Г. Барашковой и С. Дубининой стал призёром Всероссийского конкурса, а А.В. Вознович со стихотворением Ю.М. Берсенева «Царица из меди» — Лауреатом Пушкинского конкурса в Ленинграде. Результатом работы со мной стала моя победа на городском конкурсе чтецов 1965 года, посвящённом Дню Победы. Был подготовлен отрывок из повести Бориса Горбатова «Непокорённые» (о подвиге девчонок-комсомолок в годы Великой Отечественной войны). Кстати, на школьной форме настоял тогда Юрий Михайлович…

Юрий Михайлович немало времени посвящал и цеховой самодеятельности. Помню, как я случайно забежала «на огонёк» в наш репетиционный зал и напросилась остаться: шла подготовка номера к фестивалю цеховой самодеятельности, приуроченного к празднованию Дня Победы, с одной из работниц завода. Читали отрывок из повести Ч. Айтматова «Материнское поле». Я, как заворожённая, ловила каждое слово Мастера и Учителя, настолько он был точен, убедителен и эмоционально заразителен, когда простыми словами рисовал картину вернувшегося с войны только одного солдата и ожидавших своих родных всех женщин села. Эта работа с текстом и исполнительницей настолько запала в мою душу, что позже, уже работая в Карелии, не могла отказать себе в удовольствии при любой возможности прочесть этот отрывок из повести Ч. Айтматова на сцене.

Тогда я даже не подозревала, что мой любимый режиссёр и учитель ко многим своим талантам и достоинствам ещё и яркий поэт, пока не получила в подарок собственноручно напечатанное им на портативной пишущей машинке стихотворение «Царица и меди» с автографом.

Поговаривали, что долгими вечерами, а иногда и ночами за сценой, в одной из служебных комнатушек, где останавливался на ночлег наш руководитель, стучит, не умолкая, пишущая машинка. Там и рождалась высокая поэзия, о которой многие не знали, и не только… Там создавались в стихах и многочисленные сценарии массовых городских праздников и особо торжественных концертов во Дворце культуры, в которых не последнюю роль играли наши актёры. Мне довелось представлять театр на празднике «Проводы зимы» и быть ведущей концерта, посвящённого юбилею завода, режиссёром которых тоже был Юрий Михайлович. Как же мне пригодился позже и этот опыт!

Ю.М. много времени уделял посещению цехов завода в поисках актёров для нашего театра. Труппа разрасталась, на ту или иную роль назначались 2, а то и 3 исполнителя. Воспринималось это как данность, никаких неудовольствий или желания «перетянуть одеяло на себя» не случалось. А любые попытки кого-либо из дублёров вмешаться в репетицию другого пресекались на корню, и виновники были наказаны. Так случилось и со мной на репетиции «Последней жертвы», когда я (без всякого вредного умысла) пыталась подсказать репетирующей актрисе, куда ей надо было перейти по мизансцене. Наказание было суровым: меня отлучили от репетиций аж на целых две недели, для меня наказания хуже, чем это, не было, словно лишили возможности дышать. Спасло публичное покаяние. Ю.М. был строг, но справедлив: никто, кроме него, не мог вмешиваться в репетицию, и требование это было непреклонным. Никогда не обсуждалось и не подвергалось сомнению и решение режиссёра по составу актёров на премьерный спектакль.

С горечью и грустью я вспоминаю, как подвела и коллектив, и руководителя, проболев все генеральные прогоны, и была заменена другой актрисой на премьерном показе «Неравного боя». А перед самой премьерой «Второго свидания» В. Собко слегла с воспалением лёгких, поставив театр в ситуацию форс-мажора. Ни слова упрёка, ни осуждающего взгляда от сотоварищей — сочувствие и поддержка в трогательных записочках-посланиях от коллег-друзей по театру и от Ю.М. Вспоминая такие и другие моменты нашей общей жизни театром, не устаю благодарить Бога за то, что подарил мне встречу с замечательными людьми, единомышленниками и творцами, и возможность общения с человеком большой и щедрой души — нашим режиссёром, другом и учителем, создавшим такую атмосферу в театре, где не было «чужих» и «чужого», а были «наши» и «наше»…

«Репетиция — любовь моя!» — так называлась зачитанная мною до дыр книга прославленного режиссёра Анатолия Эфроса. Понятно, что впечатления и оценки очень разные, но и я могу сказать: «Репетиции с Юрием Михайловичем — любовь моя!» Как мне нравилось приходить на репетиции чуть раньше других и, подойдя к двери и не решаясь войти, чтобы не спугнуть, слушать завораживающие звуки музыки, разной, иногда знакомой, чаще — нет, но почему-то всегда грустной — за роялем, я знала, Юрий Михайлович. И сердце наполнялось радостью встречи, предвкушением открытий, узнаваний, счастьем быть причастной к таинству театра. Так я постепенно узнавала, что репетиция — это дыхание, освободившееся от внутренних оков, это полёт смыслов и фантазий, это поиск и открытие себя в себе и в тех, кто рядом. А рядом всегда Он, наш чуткий, добрый, умный и талантливый Друг, Учитель, Режиссёр и Поэт Юрий Михайлович Берсенев.

Ю.М., будучи блистательным харАктерным актёром вахтанговской школы, крайне редко показывал, «как надо», помню только один случай: нам, трём актрисам, играющим Тугину в «Последней жертве», надлежало, по замыслу режиссёра, «грохнуться» в обморок. Юрий Михайлович научил нас, как это делать в развороте, чтобы не было травмоопасно. И ведь успешно падали, и даже с удовольствием. Мы все и всё старались делать с удовольствием — вот такая творческая атмосфера царила на репетициях, конечно же, во многом благодаря таланту режиссёра и педагога Ю.М. Берсенева: никогда не то, что не ругал за промахи, — не выражал неудовольствия ни мимикой, ни словом, разве что взгляд чуть грустнел, и тогда просто переходили к другой сцене или в ход шли шутки — забавных историй в арсенале режиссёра было множество.

Изредка собирались всем коллективом на «вечеринки» по разным случаям: и тут фантазиям и скрытым талантам открывалась широкая дорога, для шуток и веселья предела не было. Как-то мы с Ларисой Морозовой решили «обрадовать» каждого из присутствующих эпиграммой. Для Ю.М. мы перефразировали известную эпиграмму М. Светлова:

Как портной без иглы,
Как столяр без пилы,
Как подснежник без солнца весеннего,
Как трубач без трубы,
Как избач без избы —
Вот таков наш театр без Берсенева.

Юрий Михайлович разулыбался и сказал, что и он не знает другой рифмы «к Берсеневу».

Возвращаясь к «гастрольной» теме не могу не вспомнить наши выступления на больших сценах Домов культуры Ленинградской области, где нас всегда принимали радушно и с благодарностью. Но главным событием в моей жизни стал показ спектакля «Последняя жертва» на сцене Ленинградского театра им. В.Ф. Комиссаржевской.

Стало это возможным, конечно же, благодаря известности нашего режиссёра в театральных кругах Ленинграда и несомненного уважения к его деятельности. Предшествовал этому событию приезд в Волхов на премьеру спектакля представителя из Ленинграда, звали его Марк Михайлович (ни фамилии, ни должности память не зафиксировала — легкомыслие молодости), весьма одобрительно отозвавшегося о нашей работе. Именно он встретил нас и в театре Комиссаржевской, «познакомил» с театром (большинство были в нём впервые) и с теми из служащих театра, кто будет сопровождать наш спектакль. Волнение было запредельным. Репетиции на сцене не было — монтировали декорации, а вот гримировали и причёсывали нас театральные мастера-профессионалы. Прежде-то мы учились друг у друга. И вот я, в костюме и гриме, перед началом спектакля вышла посмотреть сценическую площадку и встретила там задумчивого Юрия Михайловича. Было заметно, что и он волновался. А когда произнёс роковую фразу: «Ты только представь, Таня, на эти половицы ступала нога самой Веры Фёдоровны Комиссаржевской!» — я едва не лишилась чувств от страха быть недостойной такой чести. И действительно, в себя я пришла только к середине спектакля. После того, как занавес закрылся, на мой вопрос — как? — Марк Михайлович ответил: «Ну, на троечку, первый акт ты провалила!» А Юрий Михайлович просто поблагодарил всех, «разбора полётов» не было.

Спектакль тепло был встречен зрителями, моя сестра была в зрительном зале и рассказывала о восторженных отзывах в антракте и после спектакля.

По рассказам знаю, что и «Мораль пани Дульской», показанная позже на сцене этого театра, прошла с большим успехом, а Нина Булахова вспоминала, что Ю.М. и ей говорил ту же фразу, что и мне, но уже без «последствий». Итогом показа «Морали…» на сцене театра Комиссаржевской стало приглашение нашего театра в польский город Гданьск, где спектакль с неизменным успехом и бурными овациями прошёл 3 раза с аншлагом. Пьеса Г. Запольской была хорошо знакома польским зрителям и находила живой отклик в их сердцах. Но это уже не моя история…

P.S. Мой отъезд из Волхова в 1976 году был вынужденным, и прощание с дорогими моему сердцу людьми, нашим театральным товариществом было невыносимо трудным. Да и Петрозаводск встретил меня во всех смыслах «прохладно» — не ждали!

А память сердца по-прежнему хранит те лучшие и самые счастливые годы моей жизни, что были прожиты вместе с театром и которые не случились бы, если бы судьба не подарила Волхову встречу с прекрасным человеком, талантливейшим режиссёром, поэтом, учителем и настоящим другом Юрием Михайловичем Берсеневым.

Выступая на вечере памяти Юрия Михайловича пять лет назад, я сказала, что не могу пока в полной мере оценить масштаб его личности. Теперь, после прочтения десяти сборников стихов Ю.М. Берсенева, уверена: ОН ОГРОМЕН! Сколько же любви и добра в его поэтических строчках, сколько горечи и боли вместило сердце за страну, которой нет, и обездоленный народ. Знали ли мы об этом в те счастливые годы? Нет! Иначе бы не позволили страдать самому светлому человеку, встреченному на жизненном пути.

Татьяна Казакова,
актриса Народного театра драмы с 1962 по 1976 год